раздел 13

 

КУЛЬТУРНО-НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОМПОНЕНТ В УКРАИНСКИХ ФРАЗЕОЛОГИЗМАХ

§ 38. Духовный код национальной культуры

 

Вопросу культурно-национальной специфики в сравнительно-сопоставительному и інтроспективному планах в последние годы посвящено немало работ. Проблемы "язык и культура", "фразеология и культура", "фразеология в контексте культуры", "фразеологизмы в аспекте культурно-языковой идентичности", "национальное своеобразие фразеологизмов" и т.д рассматривали О. Бабкин (1979), А. Райхштейн (1980),Дне. Лакофф и М. Джонсон (1987), В. Мокиенко (1986), С. Ермоленко (1987), Н. Арутюнова (1988), Б. Ажнюк (1989), А. Вежбицька (1992), В. Телія (1996), В. Жаворонок (2001), Д. Добровольский (1990, 1996, 1997, 1998) и много других ученых. Д. Добровольский, в частности, делает серьезные попытки определить понятие культурно-национальной специфики в собственно лингвистических терминах [76].

Как отмечал И. Огиенко, "язык - это не только простой символ понимания, ибо она создается в определенной культуре, в определенной традиции".И постоянно впитывает эти элементы народной культуры, народных традиций, национальной ментальности, закодовуючи ее во внутренней форме. Даже семантику слова (= фразеологизма) М. Комлев называет его культурным компонентом. Обычно выделяют два вида этнокультуры - материальную и духовную, которые тесно переплетены и взаємодетерміновані. Фразеологические единицы всегда - явно или завуалировано, на уровне этимологических поисков - сохраняют свою историко-семантическую природу, наблюдения над которой непременно приводят к первоисточнику, к переменного прототипа ФЛ. Последний понимается как наиболее типичный целостный конструкт, который базируется на опыте человека, обобщенное надслівне вільносинтаксичне выражения элементов этнокультуры, поданное как денотат - единица семантики, что составляет объем значения объекта, или как срок прототипной семантики - мисленнєвий коррелят лучшего образца определенного класса объектов (О. Селиванова). Объем этнокультурного (культурно-национального, национально-культурного) прототипа как прообраза ФЛ совпадает с минимальным, но достаточным (свернутым как гештальт-структура) по отрезку текста перевода етноситуації. Систематизация прототипов по тематико - идеографическими знаками, шире - определение фразеоносних сфер, соответствует первому этапу ларінської триады - переменным словосочетанием, господствующим в каждом языке на любом этапе ее развития. Упорядочение таких разрядов и наблюдения за их конкретным наполнением открывает панорамную картину прототипов с выразительной культурно-национальной ретроспективой, ярко свидетельствует о культурно-национальную семантику ФЛ, то есть об их содержании, что не имеет реляционного, строго системного, относительного характера и в той или иной степени начинается особенностями экономики, географии, общественного устройства, фольклора, литературы, всех видов искусства, науки, деталями быта, обычаям народа [39: 89].

Однако в древности духовная сфера человека, мир его убеждений и верований не были совсем свободным делом, а "с необходимостью подчинялись материальным условиям". Однако и слово человеческое "было наделено властной, чародійною и творческой силой" (А. Афанасьев). Единство материального и духовного в процессе формирования фразеологічного состав, таким образом, несомненна.

КНК фразеологічної семантики может проявляться или в совокупном переінтегрованому значении идиомы, или в выхваченном цепи какой обряды (становиться на рушник), или в значении компонентов - концептов (топонимы, этнические реалии, имена собственные и т.п.).

Большим культурно-национальным потенциалом наделены фразеологизмы с соціолінгвістичними, этнографическими и країнознавчими характеристиками. Современный литературный язык включает только "айсбергові" фразеологические отслоение могучей фразеологічної течения. Фразеологизмы - исторически переменные, литературные и локальные - формировались как отражение повседневных бытовых забот, социальных взаимоотношений людей, их верований, обычаев, обрядов, заклинаний, формул гадания, пожеланий - клятв и т.д. Таким является оборот ходить на ралець (приветствовать хозяина в праздничные дни). Истоки выражения, как утверждал М. Сумцов, - в возвеличуванні плуг, волов, сохи, пахоты и сева (1886). Правда, еще раньше в "Русском филологическом вестнике" за 1884 и 1885 гг., а потом и в работе "Объяснение малорусских и сродных народных песен" (отдельный оттиск 1887 г.) О. Потебня объяснял это выражение как "подарок колядовщикам", которые обходили дворы "с сохой, плугом", а потом уже "взятка" [219: 34 - 35].

Словам на ясные зори, на тихие воды в исторических народных думах и песнях передавали стремление пленников вернуться на родину "Из тяжелой неволи, 3 веры бусурменської, На ясные зори, На тихие воды, В край веселый, В мир крещеный" ("Дума про Марусю Богуславку"). Многочисленные варианты выражения - верный признак его фольклорного источника: " - Дед, а куда лебеди полетели?" - "На тихие воды, на ясные зори..." (Г. Стельмах); "Приди мне, Приди мне, Приди, Из-под ясных зрение и тихой воды, Из-под седых птичьего крыла. Из-под пломеню, из-под камня и весла!" (Г. Светличная). Народнопоетична соединение возвышается до высокого символа родной земли, своего очага, свободного края: "Юрия Немирича, рейментаря затяжных гетманских войск... спящего на саблях разнесли... одного из тех, что могли вывести Украину на ясные зори и на тыле воды..." (Б. Лепкий); "Веди меня, дорого правоты. Как не мне, дай другому прийти На тихие звезды и на ясные воды" (Д. Павлычко). Практически неограниченные возможности его поэтического обыгрывание, контекстного обработки, в котором, однако, сохраняется стержневая идея яснозоряного и тиховодного образа: "Иду от зрение. И тихих вод И благородного корни" (Г. Светличная); "На теплії воды, где ясные зори Теплее наши зорять, Где будет нам синее таємнеє море песен чарівничих петь" (И. Манжура).

Издавна дошел до нас высказывание справлять колодия. Как считают Русановский и С. Ермоленко, возможно, еще с дохристианских времен. Холостому парню девушка привязывает к руке или к ноге кусок дерева, преимущественно качалку, как наказание за то, что вовремя не женился, - вяжет колодку. В Каменке на Луганщине сто лет назад 11 февраля (по ст. ст.) привязывали колодки даже отцам и матерям, которые "не женили сыновей или не выдали замуж дочерей" [93: 111]. Молодой человек волочит колодку, пока не даст відчепного, не откупится. Отсюда - производить колодия "пировать на полученные деньги за відчеплену колодку". "Ты не моя, девушка молодая!.. За личико красивое Производит кто-то колодия" - написал задушевное C. Руданский. Лексикораф Ф. Пискунов ввел в словаре выражение "бревно волочить" [207: 110]. Названные высказывания широко употреблялись еще в XIX и в начале XX ст., о что можем узнать из "Словаря украинского языка" Б. Гринченко [254, II: 271]. На Полесье колодку водят или качают обычно на Масленицу. Итак, полис, качать колодку "отмечать Масленицу" [7: 98]. Если девушка не вышла замуж, то говорили: "Мы тебе колодку прив'яжем" [65: 82]. Не обходили и знакомых: "не уговорили". Поволочивши колодку, причастные к этому театрализованного народного действа на собранные деньги пировали. Несколько расширен воспринимаются подобные высказывания в таком контексте: "Сват к свату ходит, то условно так говорят: колодку тягать".

Колодий был остатком праздника любви - с зимы до весны колодка будто связывала молодежь. "Большой на холме кладбище зацветает широкими цветными юбками, и девушки в них, кажется, не идут, а плывут. В руках держат платочки: подарок тем ребятам, что зимой к ним домой is колодкой приходили", - воспроизводит обычай подолян М. Стельмах в "Большой родне". Подольской колодке вообще повезло: о ней в просторной разведке "Великдень у подолян" вспомнил А. Свидницкий. В этнографа О. Курочкина читаем: на Масленицу парни угощали девушек водкой, пивом, сладостями - покупали (запивали) колодку. Как благодарность за это каждая девушка вышивала перкалеву платочек, украшала ее цветами и инициалами своего избранника и вместе с несколькими писанками вручала ее парню на Пасху - возвращала колодку. В Уласа Самчука - колодку исправляют ("Мария"). Весной же отдавали колодку [254, II: 271]: парень, получив от девушки писанку, должен был нанять для нее танец.

Подобный обычай известен и у россиян (волочит колодку, вязать колодки), белорусов (привязка калодкі), западных славян - чехов, словаков, поляков. Поляки, в частности, на Масленицу привязывали "клоцки" - куски дерева. В Словакии и Моравии символические куски дерева ("клатики") еще и украшали [89: 386]. Разветвленность "колодочных" выражений и их употребление во многих славянских языках свидетельствуют о древности обычая (дохристианские времена) и, надо думать, и выражений.

За каждым из названных и неназванных здесь подобных высказываний - волочить колодку, справлять колодия, идти на дети, жить на веру, быть в одной каше, каша зарыта, перекрестить след (чей), переливать уроки (на кого), чтобы тебя сырая земля не приняла (земля извергает из себя тело умершего, который, по словам этнографа А. Онищука, "присягнул на фальшь") - национальная маркованість, специфичность образных выражений, обусловленные особенностями культурного развития украинского народа. Через язык "все созданное народом в прошлом влияет на индивида" (В. Гумбольдт). Описывая сущность предметного ряда окружающей среды, етноситуацій фразеологизмы вербалізують их в словесно-знаковой форме.