Раздел 9

 

ФОРМИРОВАНИЕ УКРАИНСКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ

§ 26. Евфемізація как семантический и культурологический фактор формирования фразеологизмов

 

Немало ФЛ сформировалось вследствие евфемізації - явления замены точной односложного названия определенного понятия, прямое выражение которого было бы в определенной степени нежелательным [158: 340], описательным с целью его смягчения, вежливости, приличия, а также замены табуированных названий. Важно выделить ряды понятий, которые интенсивно подлежат фразеологічній евфемізації, установить соотношение евфемізації в литературном языке и диалектах, указать какой-то степени на локализацию фразеологизмов-эвфемизмов, способы их создания, степень сохранности древних и новых сфер евфемізації, вызванных в конечном итоге позаказным, етносоціальними факторами. О. Тараненко называет пять функций эвфемизмов: 1) магически-суеверную, обусловленную верой в языковую магию; 2) криптологічно-маскировочную, например, в воровском жаргоне, языке медиков, в речи военных; 3) политико - идеологическую; 4) смягчающе-мелиоративную и 5) шутливо-ироническую [308: 154-155].

Фразеологизмы-эвфемизмы (сюда привлекают и дисфемізми, табуїзми) широко употребляются как в устной и уснопоетичному речи, так и писемному, в литературном языке и диалектах и охватывают различные сферы материальной и духовной культуры: пороха не выдумает (не выдумает, изобретет) "умственно ограниченный", порох (порохня, песок сыплется (с кого) "очень старый", порохом пахнет "грозит война, опасность": "Вот тебе, Григорий, такая заплата: Из четырех досок темная хата!см. еще: из четырех досок дубовая хата ("Баллады о любви и добрачные отношения"), остаться на вечной страже "быть убитым" (О. Гончар), налегать на ногу "хромать".

Выделим особо давнюю табуированную сферу, запрещенную для прямого наименования, - всяких "нечистых", пресмыкающихся, эвфемизмы для которых уживались, чтобы отвлечь с ними встречу. Наряду с заменяемыми названиями страшных болезней, злых духов, умерших, JI. Булаховський называет реалию (понятие, слово) черт [31: 44], с которым обходятся очень осторожно, редко вспоминая его" (А. Онищук). Гуцулы, например, выработали целую градацию в "чортівській" иерархии - от старшего арідника (три-иуда, иуда, сатаны, ирода, беды) к дядькам, бесов, юдників, щезників и др. Среди них и описательные евфемістичні заменители с семантически активными прономінальними составляющими тот, и, тота, тот, он пр: тот, цураха м; тот, что в скале; тот, скаменів бы; тот, что в щепе; тот, с рожками; тот, что не вольно вспоминать [68: 250-251; 203: 64]. С последними отчетливо корреспондируют загальномовні формулы - предостережение не против ночи вспоминая, не при доме вспоминая. Леся Украинка, следуя народной традиции, использовала уже готовые полесские перифразы - тот, что плотины рвет, тот, что в скале сидит; в П. Чубинского - пусть они просят, что плотину разносят. В сфере евфемістичних ноуменов зародилась и перифраза тени забытых предков, бойк. тень - "дух, призрак, привидение" (сравн. также тени прошлого (давнего) [260], которая стала заголовком известной повести М. Коцюбинского, где изображена жизнь тайных духов, окружавших жизнь горцев [301: 115-116]. Близко к "нечистых" стоят гадкие, "гадкие", до некоторой степени и опасны, а потому запрещены для прямого наименования существа, в частности змеи, всякое пресмыкающееся, названия которых тоже евфемізуються. Есть период, когда человек не только не отделяет слова от мысли, но даже не отделяет слова от вещи; отсюда происходит странное верование, которое дожило и до сих пор и состоит в том, что "только одно называние определенного слова само по себе может вызвать то явление, с которым оно связано" [219: 61]. Евфемізувалася табуирована название змеи, псл. zьmьjь, zьimьja, связанное с zemja "земля" ("земная существо; то, что ползает по земле"). Для гадюки у гуцулов есть названия она, длинная, довганка, красота, лаз'уха, лойк, лойко и др.; среди них и описательные обороты: тота длинная; тота под корчдм; беда длинная; и, что в плит: 'в сидйт; кус'і, не снила бы с'и; тота, что в корчи сидйт; тота, шо сичйт [199: 193]. О галицкие тота под корчем, тота красота, тота долгая автор "Галицко-русских народных присказок" замечал, что такие названия часто употребляются вместо слова гадина, "которого не полагается употреблять в разговоре" [49, XXIV: 20].

"Словарь" Б. Гринченко содержит ряд фразеологизмов-эвфемизмов конца XIX - начала XX вв., среди которых немало уже устаревших: ковать вещи недобрії "сквернословить", цепы вязать "ссориться", набілки набить "пускать сплетни", сухого дуба везти "говорить " что попало", представителя поставить "подбить глаз" (представитель - "церковный подсвечник"), темный на письмо "неграмотный", бог даст до печенья "нет пока". В современном языке вместо попрошайничать говорят просить милостыни (милостыню), просить Христа ради, ходить (пойти) по миру, остаться в просители; собственно, дисфемізовано: пойти по миру (по жебрах, в миру) Евфемізуються негативные действия, непривлекательные предметы: брать, что плохо лежит "воровать", полис, заносить (занести) Сидора "давать взятки" [150: 79], луг. безгрешен прибыль "взятку в виде подарка" [302: 146]; в И. Котляревского - взяточок сиречь винуждений подарочок. Влияние социальной среды, отмечает Ж. Вандрієс, очень четко проявляется в "изменениях словаря с целью приличия" [35: 205]. Среди запрещенных называют физиологические процессы. Литературная и диалектная) язык умеет использовать различные способы "для омилозвучування названных понятий, в частности с помощью субституції" [229: 180]: до ветра бегать, тянуть к хверта [254, IV: 391 ]. На Луганщине - Векла напала "о человеке, что хочет блевать", кони (лошади, лошадей) привязать "сходить в туалет" [303]; на Полесье - мокрен'а приснйлас (кому), наловить рыбы, по рыбу ходить, рыб налапати, играть в рыбака, наловить раков, распустить реку "не удержать мочи во время сна" (о малых детей) [7: 106, 118-119].

В разных етнокультурах сферы евфемізації значительной степени совпадают. Опираясь на книгу Галли где Паратезі "Семантика эвфемизма" (1964), Т. Черданцева выделяет следующие разряды понятий и предметов, которые обычно евфемізуються итальянцами, особенно на ранних этапах развития общества: названия близких родственников, королей, обожаемых животных, священные предметы, названия животных и рыб (во время охоты), названия частей тела, связанные с обрядами и поверьями, и т.д. [324: 41-42]. Древнейших времен, например, достигают запрета в охотничьей сфере. Д. Зеленин отмечает, что произнесение запретного слова навлекает "опасное существо". Животные, за которыми охотятся, утверждает Ж. Вандрієс, приобретают магические свойства и становятся для охотников табу. В статье "О эвфемизмы" (1961) Б. Ларин делает вывод, что "охота и добыча" везде именовались аллегорически [140: 107]. Такое само слово охота, собственно, "желание" [259,1: 554]. Среди многих "ловних" слов до нас дошли единичные - лов, ловлю "охота", ловец "тот, кто ловит рыбу, зверя" (сохранилось во фразеологизме на ловца и зверь бежит), ловчий, ловля, ловчий, устоявшиеся словосочетания - на лов, налови, на охоте [260]. Упадок ловецтва (изменились мотивация, условия и способы охоты) закономерно повлек за собой и уменьшение "охотничьих" высказываний.

В среде охотников (их окружение) встал и широкоупотребляемо сейчас шутливое пожелание ни пуха ни пера: "Ну, ни пуха тебе ни пера, как говорят охотники!" (А. Димаров). Психологическим основанием этого пожелания добра, успеха и удачи, как оно воспринимается теперь, и была как раз привычка говорящих сближать предметы и явления с их названиями в традиционно запретной для экспликации охотничьей сфере. Чтобы не "сглазить", не накликать беды, неудачи, говорили противоположное тому, что думали. Пожелания от противного прочно укоренены в устной речи разных народов, присуще оно и рыбакам: ни пуха ни чешуи (Л. Гроха), рус. ни пера ни жучки [253], на Кубани - ни шерсти ни пера [51: 77], итал. ип docca al lupo!, досл. "волку в пасть!". В сборнике М. Номиса записанное развернутое пожелание рыбакам: летел ворон - чтобы вы наловили лягушек и гадюк (310, № 10440), похоже и у россиян (пермь.): рыба в воду, черт на уду, кривохвостик на крючок (добрые пожелания) [253, XV: 247], кривохвостик - "водяной, нечистая сила". Есть и такие версии: дичь может услышать пожелания охотникам ни пуха ни пера и спрячется. Или его говорили, чтобы обмануть леших, которые оберегают лесную добычу от человека [20: 480]. Внутренняя форма выражения ни пуха ни пера опирается на семантически смещенные компоненты, где первоначально слово перо синекдохически представляет птицу, а пух - зверя. Предлагаемый путь составления внутренней формы ФО основывается на прочной утрадиційненій основе "пожелание наоборот" в ловецькій сфере. Охотнику, отмечает Д. Зелеиін, нельзя желать успеха, иначе охота будет безуспешным. Об этом говорит поверье волынских украинцев. Однако кажущейся единодушия, особенно в говорах, нет. Скажем, Г. Аркушин в труде "Охотничья лексика западно-полесского говора" (1991) среди 49 записей высказывания ни пуха ни пера и его вариантов (ни пуха ни духа, ни духа ни пуха, ни пуха ни взрыва, ни пуха ни пирйа, ни пуха ни пйра, в пух и в прах и др.) в различных пунктах в 9 случаях фиксирует "пожелание успеха", в 3 - "проклятие", а в 37 - "ничего нет". По такой же модели образуются и другие "пожелание наоборот" - ни чешуи ни жабры! (рыбакам), ни хвоста ни чешуи! (ловцам змиев). Устойчиво держится в устной речи (как обычай и привычка) евфемізація ответов на запросных ряд, в частности на слово "куда?": не кудикай, потому стариш будешь; на кудикину гору горох молотить; в Крым по соль (в "Водовороте" Г. Тютюнника); по дрова в лес; по сено в степь [22: 285]. Привлечение диалектных данных свидетельствует чрезвычайно пестрый спектр ответов-эвфемизмов на "запретный" вопрос: керасинку покупать (Полтавщина), лозу ломать - тебя хлестать (Днепропетровщина). На Луганщине и Донетчине употребляется более 100 различных высказываний, где слово - вопрос как-то вскакивает или интерпретируется: туда, куда не ездят поезда: туда, где трактор разворачивался; туда, где гуси паслись; к кудики пойду спрошу; до бабы Кудичихи. Широко включаются местные топонимы (на Кондрашівку, в Фащівку за помидорами, за кроликами в Сабівку) или антропоніми (к Некрасовых по груше). Время вводятся и народнопоэтические персонажи: Деда Мороза (с. Заводянка Белокуракинского р-на Луганской обл.), до бабе Яге в гости собирать кости (с. Талове Краснодонского р-на Луганской обл.) [ВК; 302]. Каламбурная подхвата вопрос "куда?" особенно продуктивное: на кудикало, где тебя не звали (с. Закотне Новопсковского р-на Луганской обл.), на закудикину гору горох молотить (Луганск), на кудикину гору воробьев пасты (с. Новониканорівка Сватовского р-на Луганской обл.) и др. Наблюдается повсеместное негативное восприятие вопрос "куда?". Оно редкое, комментирует исследователь донских говоров А. Миртов. На вопрос "куда? " отвечают с некоторым раздражением: на кудакину гору [171: 59]. Тот, кого спрашивают при отъезде, писал в середине позапрошлого века (1848) этнограф А. Терещенко, откладывает свою поездку до утра, а тот, кто идет, вернется обратно, пробурчавши с досадой. Табу на "куда?" Д. Зеленин выводил - как предположение - от исчезнувшего слова куд "злой дух, дьявол" (см. диал. арх.: кудь. кудесничанье, кудесничество, кудесье "колдовство, ворожба" [208: 77]). О. Потебня предполагал, что слово куда не нравится через подобие кудити (ср. укр. порицать), которое, возможно, означало и "сглазить" [213: 460]. Слово - двойник вещи, отсюда способность слова "творить сами вещи или состояния". Однако ответы на другие вопросы оказываются запрещенными. Такими черниговец, лексикограф П. Белецкий-Носенко, считает зачехм?, по что? [22: 285]. См. еще ряд шутливо-каламбурных евфемізованих заменителей в этнографических и фольклорных записях: "...A молодой старосты говорят: "Э, мы издалека, аж с Непитайлівки" [63: 128]; Кому? - Кто любит Хому!; Кто? - Дед Пихто!; Когда? - Не когда, а живых пускай!; Зачем? - На пти, чтобы дивились такие дураки, как ты [309: 402]. Набор евфемізованих устоявшихся ответов - прибауток значительно увеличится примерами из других славянских языков или диалектов. На вопрос "где?" белорус отвечает: в хваробы пад печкай (пад спаднйцай), вуо дзе! [152: 52]. В И. Носовича в "Сборник белорусских пословиц" на вопрос "кому?" и "откуда ты?" соответственно прочитаем: никому, а седому коню; с под кур, петухов сын [195: 67, 158]. Ср. и ответ поляка на вопрос "где?" и "откуда ты?": w sieni па kolku w slomianym worku [343: 496]; Skad jedziesz? - Z kopyta. A kiep, кто pyta [346, II: 1164], kiep - "бевз, дурак" (см. также: [301: 118]).

Просторные ряды евфемізованих заменителей витворилися вокруг сферы интимного (семейного, физиологического) жизнь женщины. При этом наблюдается ощутимый диапазон зашифрованості и "дозволенности": от едва обозначенного флером иносказания - найти ребенка, нарядить ребенка [254, И: 384], привести ребенка [22: 298], принести ребенка к ощутимо конотованих и даже особо зашифрованных соединений: красный Иван "менструация" [254, И: 326], запись В. Доманицкого - свой чьис (1912), принести в подоле "родить ребенка" (чаще вне брака). Осуждалось всякое отступление от общепринятого хода вещей: "То ты уже где-то брак взяла в заячьем холодка, побила бы тебя лихая година"; "Черт звінчав вас на помойке, а ты меня мамой зватимеш?" (М. Коцюбинский). Вместо "любовница" бойки пользуются фразеологізмом боковая сестра [201, I: 64].

Заменяется прямое наименование понятия "обманывать, врать". Диапазон фразеологізованих эвфемизмов-субститутов, относящихся к названной микроструктуры, достаточно широк - от нейтральных перифраз (разминаться с правдой, прибавлять в языке, заводить в заблуждение и т.п.) до экспрессивных, выразительных своей внутренней форме устоявшихся оборотов (оставить с носом, пускать пыль в глаза пускать ману в глаза), в частности к уже раритетных (гнуть харамани, вбросить фука, баляки подпускать, подвезти телеги, москаля), которые находим в Грінченковому словаре. Большинство из них отошли на периферию и в современных лексикографических трудах их нет. Среди "обманювальних" формул выделяется группа ФО с мотивувальними глаголами лить, слить, одлити, заливать, выливать и т.д.: "Здесь вмиг байдак зашевелился И, сам, одчаливши, поплыл...Такую Юнона слив шар..." (И. Котляревский); одлив шар! [310, № 13042]; кулілляти - в Гринченко в начале XX в. еще с двумя значениями "врать" и "бояться". Одиннадцатитомный словарь [260], словарь Г. Удовиченко и академический [317] их уже не фиксируют, однако в восточно-слобожанских и восточно-степных говорах подобные высказывания (заливать во все баки) употребляются активно.

ФО со значением "воровать, украсть" представлены преимущественно глагольными словосочетаниями со стержневыми компонентами брать, взять, поднимать, перекладывать (переложити), находить, заглядывать: брать (поднимать) чужое, поднять, где легко лежит (Панас Мирный), ср. еще в Панаса Мирного: "Оно [девчонка] и само научилось до того... стало поднимать все, что только лежало неприглянене"; "А порой какой-нибудь молоденький москалик поднимет и чужое, однесе к тетке Евдокии". В Г. Стельмаха: убирать, что плохо лежит; буков, заглядывать в амбары [160, III: 19], лемк. переложыти на другой город, взять как черт на старый долг [36: 84, 144], луг. взять, где около (м. Кременная Луганской обл.), харк. украл, нашел, еле убежал "о краже" [333: 195]. В фольклорной сборке - подбрил так, как без мыла, обдерет до шнириночки (ниточки), к шерстиночки, обмакнул руку в гречневую муку [309: 368, 369]. В высказывании передать на компостір "присвоить, украсть" (с рез.) [322: 103] ощутимый вылил новых реалий. Ряд евфемістичних фразем формируется вокруг глагола купить (с ироническим употреблением): купить за три обзоры [254, III: 36], лемк. купить за пять пальцу а шеста ладоней, лацно купить (лацно - "дешево"), купить за кус страха [36: 97, 76, 76]; вокруг существительных карман и рука, метонімічно "причастных" к негативной действия: залезть (заглянуть) в чужой карман [234, II: 25], лазить по карманам [260, IV: 436], буков, заглядывать в карман [160, III: 19], чистить карманы (кому) [290, II: 254], греть (нагреть, погреть) руки, запускать руку: длинные руки иметь [254, IV: 86], луг. руки пожарить (г. Сватово Луганской обл.), бойк. то его рука "это он украл" [201, II: 196], зел. его рук не убежало [ВК], на руку охват иметь (И. Нечуй-Левицкий). Евфемістичними устойчивыми заменителями понятие "вор" выступают лет. хапкий на руку нечист на руку; ірон. карманный мастер [45], рифмованное мастер к чужим кайстер [310, № 11085] (кайстер - "торба"), несколько завуалированное диал. полис, злодийска жила (кто) "тот, кто не может, чтобы чего-нибудь не украсть" [7: 93]. Названное поле дополняют жаргонізовані высказывания со стержневым компонентом нога: ноги выросли (в чем) "что-н. украли", ноги приделать (приставить, пристроить, пришить) (почему) "что-н. украсть", пойти с ногами "быть украденным" [302: 129-130].

Завуалировано представлено практически все поле "пить, выпивать, напиваться, быть пьяным; навеселе; пьяница; водка". Часть выражений связана с народными праздниками, ритуалами, обрядами, когда конечно не обходилось без водки: козу водить, иву носить начал, справлять колодия, курю забивать [254, II: 264; И, 133, 271; III, 90]. Фольклористы записали на Черниговщине выражения пить складку (вечером в сборную субботу - первую субботу Великого поста), полоскать зубы (допивать в первый понедельник Поста перед завтраком водку, которая осталась от заговин) [154: 161]; запивать магарыч (на праздновании какой-то договоренности, продажи). Многочисленные глагольные фразеологизмы (чаще дисфемізовані) сформировались вокруг названий атрибутов, связанных с употреблением спиртного: клонить (глушить) водку, в водке киснуть, водки вбросить, разбираться с рюмкой, опрокинуть рюмку (бокал), заглядывать в рюмку, затапливать зрение (глаза, взгляд) в рюмке (в водке), не выходить из водки, целовать дно в каждой бочке (В. Кулаковский), заглядывать к буфету; буков, заглядывать в порцию, заглядывать в пугарь (пугарь - "деревянная, а затем стеклянная рюмка"), заглядывать в стакан [160, III: 19], ходить до чопа [254, IV: 465], то есть до бочки, заткнутої чопом; на пробку наступить, лемк. стал на дюґов [36: 54; дюґов - "пробка, затычка"], увидеть стеклянного Бога. Названные ФЛ предстали, как правило, на основе метонімічного перенос, пространственной смежности. Ряд высказываний мотивировано глаголами заливать, залить, залиться, налить и т.п.: заливать глаза (слипы, баньки), заливать в горло (глотку), залить памороки, заливать за воротник, заливать за галстук, ср. у Ю. Смолича - заливать за тельняшку (о моряках); лемк. налляв са с переда [36: 99], он налился до краев [309: 504]. Подобные высказывания широко употребляются не только в украинском языке, а известны и другим славянским языкам и диалектам: бел. наліваць (заліваць) лямпу [145: 48], заліць вочы, бельмы заліваць, горла (глотки) заліць; рос. яросл. налить зеньки, новг. налить фонари, ворон, залить за кадык, иркут. живот налить [100: 38], залить бельтюки [253, II: 8]. Градация степени опьянения детерминированная степени проявления признака или интенсивности действия. На вопрос "Какой пьяный?" приповідний выражение [отвечает]: у него в глазах двоится, лыка не вяжет, пьяный как ночь, как земля [221: 82]. Два первые примеры подают признак через состояние человека, третий и четвертый, структурно представлены как компаративи, обозначают особо высокую степень проявления признака. Внутренняя форма последнего воспринимается на фоне высказываний со схожей структурой и мотивировкой - как чип, как бочка, как тряпку, как тряпка. ФЛ пьяный как земля, таким образом, содержит в основе денотата образ земли, которая впитала много воды - водки (ср. выражение "мать - сыра земля", который передает ее связь со стихией воды" [247: 193]). Как и чип, которым заткнута бочка с вином, как и стелька, ср. охт. как стелька (вустілка, стелька), полис, пйанигі, йак снип (снип) "очень пьян" [7: 118]; рус. в стельку. Ассоциация мокрого и пьяного - вещь обычная, как: "Пришел домой - хоть выкручивай" [ВК], хоть возьми и выкрути [310, № 11750]. См. еще раз. и не высыхает (не просыхает). На сильное опьянение указывают выражения напились до зеленого змия, вплоть чуприна курит, хорошо струйкой дернул, напились до положения риз, перебрать халімерису, набрался, как линь ила!, намогоричився до самого подбородка!, хоть ему зубы выбери [309: 497-511]. Такие же и в дым, как зюзя, как квач ("Когда это полуночи появляется [Валерьян]... Пьяный как пятнашки..", Есть. Кравченко). И наоборот, невысокий степень опьянения (или без обозначения степени) передают высказывания под хмелем, под шмелем, см. еще зачмелити голову (фиксирует словарь И. Виргана и М. Пилинської), под мухой ("Ему понравилось, что голова под мухой: значит, свой человек - негордий", Григор Тютюнник); в Б. Гринченко - убить муху, чмеля [254, IV: 306], под градусом (под градусами), под хмельком, в рот попало, душу проквасить, чуть тронуть, горло прополоскать, в голове, головке было, в голову лишнее забросить (П. Кулеш).

В литературном языке и особенно в диалектах много высказываний представлено евфемізованими соединениями, которые представляют неуверенную походку пьяного, что не может твердо стоять на ногах, идти прямо. Такие ФО ноги (ногами) заплетать, ноги заплетаются (у кого), на ногах не стоять, еле на ногах стоять, ноги (кого) не держат, и ног падать (валиться); на Полесье - утки гнать [7: 95]. За то что крендель и восьмерка по форме "плетеные", метафорически представлены шутку: ФЛ плести (писать, выписывать) крендели (кренделя) ногами "идти нетвердой походкой, шатаясь, путая ногами": "Две фигуры, обнявшись, плели кренделя по грязи ногами", А. Головко [317]; "Посмотри, как Ларион Денисенко" восьмерки " пишет" (Г. Стельмах). Известное еще бил. увагнаць васьмерку (каму), увагнаць (сабе) восьмерку соответственно "напоить кого", "напиться" (восьмерка - боковое покачивание колеса при искривлении обода в велосипеде, что напоминает цифру "8"), ад рыштока да рыштока "шатаясь из стороны в сторону (идти)", дорогу баранаваць [145: 71, 17, 27]; чес. ide cirokou (uzki) сеstu [352: 695], т.е. идет широкой (узкой) тропой. Отходят на периферию "буквенные" обозначение ходы пьяного: писать (выписывать) мисліте (современные словари подают его с пометкой "шутливое"; очевидно, надо еще добавлять и "устаревшее"), хири писать [22: 376], рус. ижицу писать [253, XII: 80], образную основу которых составляют буквы "мисліте", "хер", "ижица", напоминающие ломаные линии ("М", "X", "У"). И наоборот, формируются новые выражения этого микрополя с подобной образной основой, как донец. ногами кроссворд разгадывать, полти. идти по спирали. Первое записанное в г. Дебальцевім, второе - ус. Бакумівці на Миргородщине. Кроме того, внутренняя форма многих выражений этого поля основывается: 1) на неспособности пьяного человека что-то сказать или сделать: двух слов не свяжет, и головы (гласа) не сведет, лыка не вяжет, ложки до рта не донесет, не попадет в свой двор; 2) внешнем виде пьяного: затапливать зрение (глаза, взгляд) в рюмке (в водке), лемк. спитый под образ божый [36: 94]; 3) особенностях поведения, состояния: пашет носом, в пяти вступило [309: 504, 505]; 4) особенностях процесса питья, жестов, мимики: вразвалочку глотнуть, заглядывать в рюмку, пить до дна, пить и не морщиться; 5) основе ассоциативной связи слов - символов и значение "пьяный": напиться как свинья (как поросенок), диал. луг., харк. набраться до поросячьего вида (визга) [333: 199]; 6) определенной отстраненности, одубінні пьяного: напивсь как белька [254,1: 49] (белька - "балка, колонна"), лемк. пьяный как мотор, пьяный как ціпы, стоит как шток [36: 86, 141, 147]. Именные репрезентанты этого поля значительно уступают дієслівним и компаративним. Субстантивные ФЛ естественно уживаются на определение понятий: 1) "пьяница": брат чоповий, бездонная бочка, не проходи корчма (не-обходи-корчма), лемк. вовчой гарло, камарат с погариком (погарик - "рюмочка") [36: 38, 63]; 2) "водка": зеленый змей, белая головка, аква вита (лат. aqua vitae, досл. "вода жизни"); стеклянный Бог, Адаму слезки [254].

Способом перифрастичної евфемізації представлено и поле "быть, стать беременной; беременная". Грінченків словарь содержит более десятка таких фразем: на днях ходить, быть на сносях, в почтенном состоянии, зайти в тягітнейку, в тяжи, в тяжу ходить, зайти в тяж и др. Наряду с лексическими параллелями, представленными в комментарии к карте (червата, беремна, вцеуже, таготна, т'ажка, грубая, неслободна и др.), "Атлас украинского языка" картографирует на Волыни, Приднестровье, Закарпатье и смежных землях фразеологических выражений не меньше: в тажбі, в тагути, зашла в таш, в состоянии, в таком состоянии, в состоянии, в поважнім состоянии, в ташкім состоянии, во втором ставе, ходит в тажи, при надежны [8, II: карта № 364] - и подает семь некартографованих высказываний: с келехом, с брюхом, ходить такойу, в положении, на часах, на вивалах, уже она почуласа; три последние обозначают предродовой период беременности. Выделяются ряды ФО, образованные за определенными семантическими моделями. Такие высказывания так или иначе указывают: 1) на присутствие "второго": бойк. ходить самодруг, не сама, иметь за поясом [201,11: 202, 201, 130]. В народных песнях Галицкой и Венгерской Руси Я. Головацкого: "Пще имела пасом, Хцела го скрыць за лясом" [190: 211]; не пустой ходить (Г. Стельмах), зел. понести ребенка, ходить ребенком [ВК], гуц. ни сама с собоу, 2) внешний вид беременной: ходить с животом, иметь живот до носа, живот нос подпирает, живот как до носа не достанет, рус. влажн, с кишкой [250: 62], диал. кишка - "живот", сиб. ходит с брюхом [315: 213], ссл., сст. глобус носить (съесть, выпить, проглотить), сарай с пристройкою [302: 52, 157], очень накачанная [ВК]; 3) беременность как следствие чего-то съеденного: ссл., сст. тыквы проглотить (съесть), слой глотнуть, арбуза съесть [302: 50, 192, 87]; зел. кавуна съесть, сухарики моченые съесть [ВК]. Часть фразем этого образно-семантического плана формируется с участием указательного местоимения - субституты такой (в таком состоянии [8], на таких порах быть [254, III: 341]). См. также записи с Лубенщины: ходыть такой, в таким дили, в такимь положений [170: 12]), что завуальовує прямой, експлікований план.

Таким же запрещенным считается понятие "нарушать верность, чужоложити, изменять в супружеской жизни", евфемізація которого воплощена в широкоизвестных фразеологических формулах (скакать в гречку скакать в горох, прыгать за плот, наставлять рога (кому), прелюбодеяние (с кем) поднимать [254, III: 125]), а следовательно, поскольку эффект евфемістичного флера становится слишком прозрачным, - стимулирует формирование все новых и новых фразеологических субститутов, завуалировано - благопристойных заместителей: ссл., сст. работать во вторую (третью, четвертую) изменение, козла за рога водить [302: 83, 100], ср. кашуб. коzе раsc [350, II: 222; по поверью, девушка, не вышедшая замуж, должна была пасти коз перед воротами ада].

На вопрос "как объяснить детям, откуда берутся дети" "Программа полесского этнолингвистического атласа" (1983; составители О. В. Гура, O. A. Терновская, С. М. Толстая) предлагает следующие возможные ответы: нашли в кустах, в капусте, в свекле, в траве; Мария дала, бусько принес, цыгане потеряли; Бог послал, Бог сбросил, Бог с неба камешка бросил; с неба упал. Л. Виноградова выделяет две семантические модели со словами , найти и принести, что оказываются главными и стержневыми" в народной фразеологии, которая объясняет, откуда берутся дети [44: 235]. Несколько по-другому членящее континуум "Украинское Полесье и смежные территории"" Н. Гаврилюк в статье "Формулы-мифы о рождении детей". Среди формул их обмана как мифопоэтического фрагмента народных верований автор выделяет прежде всего ключевое понятие купили, формула которого в Полесье употребляется чаще, чем остальные альтернативных фразеологизмов" [48: 333]. Среди других реализаций называются такие: "Папа сеял овес, а ты упал с небес"; "Жито жала и поймала"; "Бусол принес"; "В капусте нашли "; "В лесу на пеньке сидело "; "Рекой плыл и поймали ". Имея в своей картотеке свыше 200 фиксаций с территории бытования восточно-слобожанских и восточно-степных говоров (Донбасс), мы пришли к следующим выводам. "Обманювальні" объяснение-мифологемы можно объединить в три основные группы, в которых типологізуючу роль играют названия: 1) флоры, 2) фауны, а также 3) пространственных (объектных) сфер, где "нашли" новорожденного.

Флора (деревья, кусты, городня или полевая растительность представлена многочисленными примерами: нашелся в вишенках, нашелся у вишни, нашли в вишняках, нашли в тыкве, а также в картофеле, кукурузе, свекле, сливах, моркови и др. (более двадцати) [166: 110-111]. Примечательно, что появление детей на свет всегда совпадает "с моментом весенне-летнего пробуждение природы", "с вегетацией растений" [44: 237].

Менее употребляемыми являются маркеры фауны (птицы и животные). Формула "Детей приносит аист " считается одной из самых популярных в фольклоре европейских народов. Аист вытаскивает их из болота, из моря, приносит в корзине, бросает в дом через дымоход. Дети просят его принести им братика или сестричку: "Буске, буске, принеси мне Маруську!" Ребенка следует ожидать там, где кружит аист, к кому часто прилетает на поле[247: 30; 248: 99]. У восточных славян зоной интенсивного бытования этой ФО, по наблюдениям Л. Виноградовой, может быть признано Западное Полесье. Из других пернатых в подобных соединениях упоминаются журавль, гуси, ворон, птичка. В Восточной Украине очень часто употребляется в народе и русифицирована название аист: аист принес (г. Старобельск, м. Шахтерск и др. - в 49 н. п. [304]). На Луганщине фиксируются ФЛ аист уронил, порой с наращиванием - аист принес на крыльях, аист принес, также с формой другого рода - аист принес из теплых краев, журавль принес, аист принес, голуби принесли, кукушка принесла. Доброе пожелание чтобы не пришлось вам долго аїста ждать! зафиксировано во многих населенных пунктах Луганской области (Брянка, Зимогорье, Лисичапськ, Луганск, Перевальск, Троицкое) [303: 21]. Меньше мифологем с названиями животных: зайчик в капусте нашел (нашел), ср. развернутое житомирское: Дитей знаходзяць в капусте, а в капусте их приносит зайчик (Л. Виноградова). В объяснении детям, что их "приносит заяц", выраженная, по мнению А. Гуры, идея плодовитости [247: 191].

Пространственные и субъектные сферы (где нашли новорожденного, где он находился, кто его нашел - магазин, поле, колодец, колодец; цыгане, дядя и т.д.). В выражениях именные компоненты-локусы чаще всего связываются с глаголами купить (купили в игрушечном магазине, купили на базаре), найти (на дороге нашли, в аптеке нашли), сидеть (в гнезде сидел), вытащить (вытащили из колодца), выловить (у Дочери выловили) [166: 111-112; 300: 272-284], диал. терн, нашли в загаті (с. Жуков Бережанского р-на Тернопольской обл.). Чаще всего на востоке Украины (практически повсеместно) употребляются выражения, которые обобщенно можно представить формулой "в капусте нашли (нашли)" (она преобладает и в житомирской, киевской и черниговской зонах.) [48: 355]. Реже употребляемым она становится в западных говорах.

Явления контаминации или наращивание (расширение компонентного состава, экспликация их внутренней формы, развернутое представление) затрудняет четкую классификацию высказываний по определенным типам. Так, ФО с зайцем морковь ела (ел) может быть представлена в первой и второй группах; ФЛ аист принес из теплых краев, нашли у коровы в яслях - во второй и третий, ба ба под забором в крапиве нашла (Остап Вишня) - в первой и третьей. Фиксируется высокая частотность вербальных стереотипов с узловыми понятиями найти (первая группа), принести (вторая группа), купить, найти, сидеть (третья группа). Видное место в украинской этнокультуре в разных ареалах занимает "клюква тема" - детей аист приносит, бусель прынес да спустил в коробцы, бусько с гнезда выкышув, бусько в дымоход кинуу (брест.), бусел принес и бросил через дымарь (ривненских.) (Л. Виноградова). На Полтавщине (Лохвитчина) аиста называют девичьим Богом [254, И: 387]. Этой теме отдают предпочтение и писатели: бусько принес (кого) (Г. Стельмах); "Аисты когда ее принесли, рассказывала бабушка" (Б. Харчук); "Сама от себя еще так далека словно вот принес меня аист и опустил в мальвах и жоржинах" (Л. Костенко).

К этому следует добавить, что практически все предметы - объекты в народной традиции наделялись магическими свойствами, которые метонімічно переносились и на соприкасающиеся объекты. Например, локус гнездо (в гнезде сидел) выполнял и функцию оберега, а следовательно, под его защитой находилась и ребенок. Колодец (вытащили из колодца) включается в состав зданий "своего", одомашненного быта; он был святым, "чистым" местом, которое охранялось Богородицей; вода из нового колодца считалась целебной, в Карпатах ее пили "для здоровья" [248: 502; 249: 536, 538].

В евфемізованих темах нередко прослеживается семантико-стилистическая градация ФЛ. Скажем, высказывания в годах, в возрасте, в наклонном возрасте (преклонного возраста), войти в лета, бойк. выйти из лет [201, И: 112], лета обсели (кого) [260], бойк. давнойі слои [201, И: 91] выступают пошанно-деликатными заменителями всего неприглядного понятие "старый; сделаться старым". Грех говорить старая гівка (девка), раскрывает особенности евфемізації конкретного выражения и поля в целом местный этнограф с. Зеленушки на Гуцульщине, лучше сказать в летах [202: 54]. Завуалировано подана и семантика высказываний вниз телега катится; не на ярмарку, а с ярмарки ехать; не к Петру, а к Рождеству [18: 193, 113, 111]. Откровеннее она представлена в ФЛ не первой молодости, не семнадцать лет (кому), много куличей съел (съела). Пренебрежительно-шутливо, фамильярно звучат лицемерно старое луб'я и старая перечница; "А старое луб'я Евдокия и себе за Петром тянет, тем что богатырь" (Г. Коцюбинский). В семантической структуре ФО порохня (пыль, песок) сыпется (с кого) имеющаяся и периферийная сема "немощный". Собственно, последние высказывания не евфемізують, а дисфемізують анализируемое понятие. Такие же и ссл., сст. дышать в кредит, дышать взайми [302: 105].

Таким образом, фразеологические эвфемизмы (табуїзми, дисфемізми) формируются либо на основе переносных, или безобразних средств. С чисто лингвистической точки зрения их можно рассматривать как разновидность перифраз. С точки зрения генезиса евфемізмам присуща большая доля социального компонента, поэтому они воспринимаются определенным образом как переходные единицы от этнокультурного к лингвистического порядка или как их синтез. В отдельных случаях евфемізація действует как определенная традиция, как дань некогда живым проявлениям духовности языкового коллектива (сферы охоты, нечистой силы), в других - является основой субституції прямых ноуменов, запрещенных для называния поняттєвих зон. Репрезентанты некоторых полей ("пить", "быть пьяным", поле интимной жизни) составляют практически фразеологические универсалии.